Александр СапожниковАлександр Сапожников (1925–2009) – выдающийся художник-график и книжный иллюстратор. За годы своей работы создал иллюстрации более чем 200 книг. А в 2001 году художник закончил серию иллюстраций к «Мастеру и Маргарите».
(Большое спасибо Александру Собинову, который поделился с нами этими иллюстрациями.)
«Мы должны оценить человека во всей совокупности его существа, человека как человека, даже если он грешен, несимпатичен, озлоблен или заносчив. Нужно искать сердцевину, самое глубокое средоточие человеческого в этом человеке»
— Так кто же ты, наконец?
— Я — часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно совершает благо.
Он усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.
И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида.
Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя.
— Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления? Что такое истина?
— Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится.
— Здорово, други!
Жутких размеров черный кот со стопкой водки в одной лапе и вилкой, на которую он успел поддеть маринованный гриб, в другой.
Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке на голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию. И при этом еще огненно-рыжий.
Из-под купола, ныряя между трапециями, начали падать в зал белые бумажки. Они вертелись, их разносило в стороны, забивало на галерею, откидывало в оркестр и на сцену. Через несколько секунд денежный дождь, все густея, достиг кресел, и зрители стали бумажки ловить.
Урча, пухлыми лапами кот вцепился в жидкую шевелюру конферансье и, дико взвыв, в два поворота сорвал эту голову с полной шеи.
На табуретках с золочеными ножками сидел целый ряд дам, энергично топая в ковер заново обутыми ногами.
В ярком свете сильнейших уличных фонарей он увидел на тротуаре внизу под собой даму в одной сорочке и панталонах фиолетового цвета. На голове у дамы, правда, была шляпка, а в руках зонтик.
Рама широко распахнулась, но вместо ночной свежести и аромата лип в комнату ворвался запах погреба. Покойница вступила на подоконник. Римский отчетливо видел пятна тления на ее груди.
Поплавский полетел вниз по лестнице, держа в руке паспорт.
Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы.
— Нравятся ли вам мои цветы?
«Ай да горничная у иностранца! Тьфу ты, пакость какая!»
Маргарита Николаевна просидела около часа, держа на коленях испорченную огнем тетрадь, перелистывая ее и перечитывая то, в чем после сожжения не было ни начала, ни конца.
Одна из французских королев, жившая в шестнадцатом веке, надо полагать, очень изумилась бы, если бы кто-нибудь сказал ей, что ее прелестную прапрапраправнучку я по прошествии многих лет буду вести под руку в Москве по бальным залам.
